Кто мой ближний: рейс Москва - Нью-Йорк и багаж из 90-х

Девушка, у тебя время есть московское на часах?

Этот голос просачивается через гул сотен других голосов, слившихся в единую плотную шумовую завесу. Существует даже такой термин – шумовое загрязнение, когда вокруг так громко, что нормально жить уже не получается. Но уровень шумового загрязнения здесь можно описать простым словом – Шереметьево. Мы все ждем рейс на Нью-Йорк. Толкаемся, перекладываем сумки с места на место, уступаем и занимаем чужие места. Арабы. Индусы. Корейцы. Но голос просачивается русский. Хотя, что странного, технически мы все еще в Москве? Русский, но с очень сильным акцентом.

12.30

Цифры улетают куда-то вверх.

А интернет есть на телефоне? Можешь дать сообщение отправить?

После этих слов внутри словно бы что-то щелкает – режим подозрительности, он срабатывает совершенно у каждого, когда кто-то незнакомый пытается протиснуться не только сквозь толпу, но и в твое личное пространство. Ждать еще очень долго, торопиться некуда. Я поднимаю голову и встречаюсь глазами с той самой женщиной, обладательницей голоса. Ей, наверное, за 60. У неё смуглая кожа и пестрый восточный халат, а на голове – яркий желтый платок.

Воображение рисует самый плохой из вариантов развития сюжета: я даю незнакомке телефон и больше уже никогда не получаю его назад, потому что при такой плотности аэропортонаселения догнать кого-либо будет невозможно.

Стоп. Никакого расизма. К этой женщине я не испытываю ни малейшей неприязни. Я ее просто не знаю. Хотя, напряглась бы я так, если бы телефон у меня попросила бабушка-китаянка или немка? Все эти мысли заставляют чувствовать себя неудобно. Я анализирую свое внутреннее состояние.  Неприязни к гражданам средней Азии у меня тоже нет. Неприязни нет, но есть определённый негативный опыт, бросающий тень на настоящее. 

И этот опыт идет еще из 90-х, когда беженцы жили прямо на улицах моего города; когда людей, спящих на дороге, приходилось обходить стороной; когда они стучали в двери квартир и отказывались уходить, пока ты не давал им вещи; когда тебя обступали толпой, дергали за одежду, требовали, а не просили денег, лезли в карманы. Было опасно. И я это помню. Сейчас все иначе. Люди не живут на улице, они приезжают в мой город работать, кормить семьи, выучивать своих детей. В реальности мои душевные терзания длятся всего несколько секунд. Я замечаю небольшой белый смартфон у нее в руках. 

- Давайте, я лучше вам настрою интернет на вашем телефоне? Будет удобнее.
- А, правда, сможешь?

Она улыбается и присаживается на соседнее сидение. У неё смартфон для связи с сыном, который должен встречать её в Америке. Предыдущий рейс задержали, пришлось менять билеты.

Он ведь будет волноваться. - Переживает она. - Надо сказать.

В течение следующих 15 минут мне удается сменить настройки и подключиться к беспроводной сети. Она тут же созванивается с сыном и радостно объявляет мне: ждут!

Мы в одной лодке. Нас обеих ждут там, но и нам еще надо дождаться посадки. Мы знакомимся. Она называет свое имя, и я тут же его забываю. Так происходит всегда и со всеми именами в моей жизни. Она из Узбекистана, из маленького аула на букву «М». Я киваю. А она смеется, что и в Узбекистане про него почти никто не слышал. Ее сын перебрался в Штаты давно, по работе, а она уже второй раз едет к нему в гости. Сначала на 3 месяца, а сейчас уже на полгода. Она светится от гордости и показывает фото годовалой внучки – «на пацана она пока похожа, но ничего, дождемся, когда на девочку будет похожа». 

Она расспрашивает меня про мою поездку и желает удачи. А напоследок добавляет: «Если бы 30 лет назад можно было, я бы поступила в Гарвард. Я способная же, смогла бы». Почему-то я в этом даже не сомневаюсь. Она очень заразительно смеётся и просит её сфотографировать.

Расстаемся мы так же, как познакомились – неожиданно. Она находит «своих». В соседнем зале сидит огромная группа из Узбекистана всех возможных возрастов, от мала до велика. Примерно через час мы все полетим в одном самолете. А пока ждем. А за океаном ждут нас.

К чему это все? Смысл был написать не о бытовом расизме, и не о внезапно приступе великодушия. Потому что не о них речь. Просто мы, люди, всегда ищем повод выстроить между друг другом стены. Мы начинаем бояться друг друга, а страх вытесняет желание любить ближнего, особенно, когда ближний совсем не похож на тебя.